…Мэкензи остро ощущает неловкость момента. В кабинете гости, а он не может найти тему для разговора — листает рукопись. Может, потому, что это необычайные гости? Пять веков!.. О чем с ними говорить? Они тоже молчат! Только сказали, что их привело сюда его открытие. Вот это, которое изложено в рукописи. Мэкензи продолжает листать ее.

Морская вода занимает две трети земной поверхности. В ней растворены все элементы таблицы Менделеева — от водорода до трансурановых. Морская вода — это кровь Земли и колыбель жизни. Любопытно, что кровь человека схожа по составу с морской водой. Это не дает забыть, что наши дальние предки вышли из океана… Но проблема не в этом. Мэкензи открыл, как, действуя на морскую воду электрическим, магнитным и нейтринным полями, получать из нее любой продукт — от простой водоросли до апельсина, рыбной икры и мяса. Океаны неисчерпаемы. Состав их воды почти всегда одинаков. Это потому, что, если происходит убыль одного или нескольких элементов, они тотчас пополнятся из тела Земли. Вода и Земля существуют не сами по себе. Они нераздельное целое, комплекс, мудро отрегулированный природой для поддержания третьего начала — Жизни. Вода — Земля — Жизнь — вот единое целое, образующее мир.

Итак, воздействуя на океанскую воду системой полей, путем своеобразного электролиза можно создать пищу.

Не сразу и не просто это далось Мэкензи. Сейчас ему пятьдесят восемь лет. Из них сорок он отдал этой задаче. И когда в реторте на его глазах родилась виноградная кисть, Мэкензи воскликнул: «Голод побежден!»

Этой фразой кончается рукопись. Завтра он выступит с докладом перед дирекцией «Кемикл америкен». Сейчас ему надо продумать выступление. Но он устал, голова клонится к столу. И что делать с этими двумя, которые сидят в кабинете? Почему их интересует открытие? Кто они — ученые? Промышленные шпионы? Если они из будущего, они должны знать все: и судьбу открытия, и его, Мэкензи, судьбу. Боже, они знают его судьбу! Эта мысль поразила Мэкензи.

— Скажите… — начал он.

Лед перебил его.

— Мы принесли вам благодарность всего человечества. И нашу с Эдой благодарность тоже.

Теперь они говорят о будущем. Мэкензи ставит вопросы, пришельцы отвечают осторожно, взвешивая каждое слово.

— За что вы благодарите меня?

— Двадцать два миллиарда людей на Земле и девять миллиардов на Венере и Марсе получают продукты из водных растворов.

— Расскажите подробнее.

— В каждом доме табло и чаша с морской водой, — отвечает Лед. — Набирается нужный шифр, и продукты готовы.

Мэкензи кажется, что молодые люди шутят с ним.

— Оригинальное открытие, опередившее время! — вступает в разговор Эда.

Мэкензи приятно и неприятно выслушивать похвалы. Он спрашивает:

— Кто вы такие?

— Искатели справедливости.

— Как это понять?

— Многое в истории, — объясняет Лед, — оказалось утерянным, забытым. Другое приписано людям, никакого отношения к открытиям не имевшим. Вспомните спор между Маркони и Поповым. Мы восстанавливаем справедливость в подобных спорах.

— Почему же вы у меня? Мое открытие было утеряно?

— Мы не можем вам сказать все, — ответил Лед. — Наша встреча не была предусмотрена. Что-то случилось на линии хроносвязи. Наверное, обрыв…

Эда опять пощелкала включателем на браслете.

— Как вы передвигаетесь во времени? — спросил Мэкензи.

— Вы не должны об этом никому рассказывать.

— Мне никто и не поверит.

— Пожалуй, не поверит, — согласился Лед. — Но это нелегко объяснить.

— Попытайтесь… — сказал Мэкензи.

Напряженность с обеих сторон исчезала.

— Время легко представить, как дорогу, по которой идет человечество. — Объясняя, Лед придвинулся ближе к Мэкензи. Лицо его стало по-юношески мягким и добрым. — Пройденная часть дороги — это прошлое. Настоящее — только миг. Собственно, настоящего нет. Существует лишь два времени — прошедшее и будущее. Прошедшее мы знаем, но легко забываем. Например, что вы делали в эту минуту в прошлый четверг?… Будущее мы можем предвидеть на кратком отрезке. Через час вы пойдете обедать, спуститесь лифтом на четвертый этаж, на террасе возьмете столик… Передвижение из будущего в прошлое происходит сквозь время. Представьте снаряд, капсулу, — я говорю упрощенно, — которая может двигаться вне зависимости от времени.

Лед старался говорить как можно проще, и это было заметно. Он тщательно подбирал слова, иногда повторялся, как это делают взрослые, растолковывая что-нибудь ребенку. Опять на какое-то мгновение Мэкензи почувствовал неловкость. Юноша рассказывал необычайные вещи, а Мэкензи, приходившийся ему дедом по возрасту, напрягал мысль, чтобы понять, о чем говорит мальчишка. Видимо, Лед тоже чувствовал это и волновался.

— Такой снаряд построен, — продолжал он, — невидимый, преодолевающий время. Одно лишь снаряд не может — останавливаться. На дороге истории человечества ничто не останавливается: обычный закон непрерывности движения. Только обрыв хроносвязи или неполадка на службе времени могут остановить нас.

— Это часто случается? — спросил Мэкензи.

— Я знаю два случая, — ответил Лед. — Орни застрял в ледниковом периоде и едва не замерз. Элл и Мини задержались в 1521 году при штурме Кортесом Теночтитлана — столицы ацтеков.

— Как же вы изучаете прошлое?

— Мы сближаемся с ним до отставания на одну тысячную секунды, и тогда нам видно и слышно все — даже дыхание человека.

— Так было со мной?

— С вами — тоже.

— Однако…

Мэкензи поежился. Как бы то ни было, но знать, что возле тебя стоят неощутимые, невидимые свидетели, которых отделяет только тысячная доля секунды, — кому это по душе? Соглядатайство это — шпионство! Впрочем, не все ли равно, никто об этом не знает. Тысячная доля секунды настолько прочная и непробиваемая броня, что можно не беспокоиться до тех пор, пока не произойдет поломка на службе времени. Как сейчас… Конечно, неполадка будет устранена. Они опять спрячутся за своей защитной броней. И вообще все это сон. Яркий, необычный сон. Вот и Лед перестал говорить. О чем же спросить?

— У вас есть государство?

— Нет, — коротко отвечает Лед.

— Границы?

— Нет.

— Разноязыкие племена?

— Нет.

— Что же у вас?

— Гармония.

— Коммунизм?

— Высшая его стадия.

— Что будет дальше?

— Эра объединения с внеземными цивилизациями.

— Вы их нашли?

— Пока немного — семнадцать цивилизаций.

— Что меня ждет в ближайшем десятилетии? — спрашивает Мэкензи.

— Не можем сказать. Это означало бы вмешаться в вашу личную жизнь. И в историю, — твердо сказал Лед. — Мы не можем этого делать.

— Но вы могли бы помочь в прогрессе науки.

— Нельзя этого сделать, не нарушая хода истории.

— А из более отдаленного будущего вы могли бы взять что-нибудь для себя?

— Не можем, поймите, — убеждал Лед. — Никто этого не может!

— Ни при каком условии?

Эда взглянула на Ивена. Кажется, что-то дрогнуло в его лице, но тотчас оно стало опять бесстрастным. Красивым и бесстрастным. Эда повернулась к Мэкензи:

— Не осуждайте нас, — сказала она.

— Назовите хоть год моей смерти! — взмолился Мэкензи. — Сколько мне еще жить и работать?…

Эда покачала головой. На Мэкензи повеяло холодом, будто перед ним сидели не юноша и девушка, а Парки, ткущие нить его судьбы. Но он тут же отбросил страх. Может быть, молчание девушки — единственно правильный ответ на его вопрос. Назови она дату его кончины, он прожил бы оставшиеся дни под страхом смерти как осужденный, сошел бы с ума!.. Есть высшая мудрость в невмешательстве представителей будущего в историю и в судьбы людей.

Тонкий звенящий звук возник в кабинете. Он шел издалека и усиливался. Между пришельцами и Мэкензи возник легкий туман, словно вдруг помутнело невидимое стекло.

— Спрячьте ваше открытие, — поспешно сказал Лед.

— Спрячьте открытие! — звонко повторила Эда. Они исчезли. Голова ученого склонилась на стол, веки сомкнулись. Но когда он открыл глаза, сразу и необычайно ярко вспомнил все проиcшедшее. Что это было: явь, сон? Мэкензи так и не решил для себя этого вопроса.